Христос отвечает на это восклицание притчею о званных на вечерю, в которой показывает, что никто из выдающихся членов теократического иудейского общества, которые считали себя вполне полноправными на участие в Царстве Мессии – здесь ближе всего разумеются фарисеи – не будет принят в это Царство по своей собственной вине. Притча эта – та же, которая приведена у ев. Матфея в гл. (Мф. 22:1-14). Различия между ними неважные. Там выводится царь, устроивший брачный пир для сына своего, а здесь – просто человек, который сделал большой ужин и звал многих, т. е., конечно, прежде всего, верных Закону Моисееву израильтян, какими, конечно, являлись фарисеи и законники.

Человеком называет Иисус Христос Бога, ради беспредельного Его человеколюбия к человеческому роду;
вечерию же — вочеловечение Его.

Ибо как вечеря предлагается не утром, но вечером, при конце дня: так и Сын Божий воплотился не в начале сотворения мира, но егда прииде кончина лета.

«Егда прииде кончина лета, посла Бог Сына Своего рождаемаго от Жены, бываема под законом» (Гал. 4:4)

Велиею же вечерию, поколику «исповедуемо велия есть благочестия тайна», и высокая и неудобопостигаемая Ангельскими и человеческими умы:
велия, поколику Бог приял зрак раба, быв человеком;
велия, поколику превознес и посадил человеческое естество «одесную престола величествия на небесех» (Евр. 8:1)

Еще же вечерию назвал Иисус вочеловечение Свое ради таинственной вечери, в которой приобщаемся Телу и пием Кровь Его. Есть же и сия великая вечеря: ибо чрез приобщение сей соединяясь с воплощенным Словом, спрославляемся с Ним и бываем по благодати богами. Таковый убо смысл притчи сей: когда всеблагий и человеколюбивейший Бог и Отец благоволил воплотиться единородному Сыну Своему, звал тогда многих, да веруют сему великому таинству. Почему же сказал: многих, а не всех?
«Бог хощет всем спастися, и в разум истины приити» (1 Тим. 2:4);
без веры же во Христа никто не спасется: почему убо не сказал, звал всех, но — многих?

Поколику притча имеет двоякое знаменование — изображения и изображаемого, или письмени и духа: убо сия притча заключает многие слова, служащие только для связи писания и изображения, а не для познания изображаемого и духа. Сказал убо «многих» для связи письменной с смыслом притчи. Ибо если бы сказал: звал всех, никакого бы вероятия достойным не было его слово. Ибо кто когда, изготовив вечерю, созывает всех людей, да обедуют с ним? «Многих» убо сказал в литеральном смысле, в духовном же смысле чрез сие все разумеются. Сказав же о сем: «зва», объясняет то, чрез кого он звал, говоря:

Возлюбленнейшая братия, между наслаждениями плоти и души различие состоит в том, что телесные наслаждения возбуждают к себе сильное пожелание, когда их нет, а когда их вкусят, тотчас по удовлетворении делаются отвратительными для вкусившего. Напротив же, духовные наслаждения бывают отвратительны, когда их не имеют, а когда имеются, тогда бывают желательны; и тем более возбуждают жажду в наслаждающемся ими, чем более наслаждают жаждущего. В тех лакомится аппетит, а не нравится опыт, в этих аппетит мал, но опыт весьма лаком. В тех аппетит рождает насыщение, а насыщение – отвращение; а в этих аппетит рождает насыщение, а насыщение – аппетит. Ибо духовные наслаждения умножают в душе желание, когда удовлетворяют ей, потому что чем более чувствуется их вкус, тем более познается то, что жадно должно быть любимо. А потому не вкушенные они не могут быть любимы, потому что вкус неизвестен. Ибо кто может любить то, чего не знает? Поэтому-то Псалмопевец увещевает нас, говоря: “вкусите и видите, яко благ Господь” (Пс. 33:9).

Ясно он как бы так говорит: “Вы не знаете благости Его, потому что не вкушаете ее. Но приложите пищу жизни ко вкусу сердца, чтобы могли вы полюбить сладость ее, попробовав”. Эти наслаждения потерял человек тогда, когда согрешил в раю (Быт. 3:6); он вышел вне, когда заключил уста от пищи Вечной Сладости. Поэтому и мы, рожденные в несчастье этого странствования, пришли сюда уже с отвращением к ним, и не знаем, чего мы желать должны, и болезнь нашего отвращения тем более увеличивается, чем более душа удаляется от вкушения оной сладости; и тем более не желает уже внутренних наслаждений, чем долее отвыкала от вкушения их. Итак, мы худеем от своего отвращения и утомляемся от продолжительной болезни неядения. А поскольку мы не хотим вкусить готовой сладости внутри нас, то любим, несчастные, во вне свой голод. Но Верховная Любовь и оставляющих ее нас не оставляет.

Ибо Он напоминает нам об оных, презираемых нами, наслаждениях и предлагает их нам; обещанием потрясает закоснелость и побуждает нас бросить свое отвращение. Ибо говорит: “человек некий сотвори вечерю велию и зва многих”. Кто этот человек, если не Тот, о Ком через Пророка говорится: “и человек есть; и кто познает его” (Иер. 17:9)? Он сотворил вечерю велию, потому что приготовил нам довольство внутреннего наслаждения. Он звал многих, а приходят немногие, потому что самые даже те, которые по вере преданы Ему, часто противоречат Вечной Его Вечери худой жизнью.

Он слагает притчу, показывающую, что ни один из тех, которые будут непослушны Ему, не вкусит Царствия Божия. И человеком Он именует Бога Отца, как человеколюбивого, а большим ужином – несказанное наслаждение Царствия Божия. Теперь Он его назвал безразлично ужином, ведь в пятьдесят пятой главе Евангелия от Матфея (Мф. 22:4) Он наименовал его обедом. Звал же Он многих, то есть, двенадцать колен Израиля. Ибо они были призваны прежде язычников, как избранный народ Божий.

Творец и Отец всех Бог сделал большой ужин, то есть, евангельское домостроительство, чтобы все собрались на него. А называет Он его ужином, а не обедом, потому что происходит это в последние времена и как бы на закате века. Итак, Он приготовил отпущение грехов, причастие Святого Духа, славу усыновления, Царствие Небесное и пророчества Евангелий.

Сия весь, то есть, малый городок, между Самариею и Галилеею находилась. Ибо когда Господь наш Иисус шел в Иерусалим, проходя между Самариею и Галилею, на пути тогда сия была (Лк. 17:11). Когда же к оной приближился и желал взойти в сию, попались Ему навстречу десять прокаженных мужей. Они далеко стояли, не смея приближиться к Иисусу Христу и пасть на колени; поколику Иудейский закон запрещал прокаженным иметь обращение и общение с чистыми, повелевая: «отлучен да седит» (прокаженный), «вне полка да будет ему пребывание» (Лев. 13:46).

Почему и Иосиф Флавий так о Моисее засвидетельствовал: «прокаженных совсем изгонял из града, ни с кем не обращающихся и от мертвого нимало не отличающихся».

Десять прокаженных! Страшно увидеть и одного, а тем паче толпу из десяти человек. Тело, покрытое с головы до пят белыми язвами, а затем белыми гноящимися струпьями, которые сначала свербят, а потом жгут как огонь! Тело, гниющее и распадающееся! Тело, в котором гной сильнее крови! Тело, которое есть сплошной смрад и изнутри, и снаружи! Таков человек, больной проказой. И когда проказа охватит и нос, и рот, и глаза, можете себе представить: каков воздух, которым дышат через гной? Какова пища, которую вкушают вместе с гноем? И как вообще выглядит мир, когда на него смотрят сквозь гной?

По закону Моисея прокаженным было запрещено каким бы то ни было образом входить в соприкосновение с остальными людьми. Впрочем, это и теперь так в тех местах, где есть проказа. Чтобы кто-нибудь не подошел близко к прокаженному, тот обязан был издалека кричать: «Нечист, нечист!» Буквально так и написано в законе:

«У прокаженного, на котором эта язва, должна быть разодрана одежда, и голова его должна быть не покрыта, и до уст он должен быть закрыт и кричать: нечист! нечист» (Лев.13:45)

Должна быть разодрана одежда – чтобы была видна проказа. Голова должна быть не покрыта – опять же для того, чтобы видно было, что он прокаженный, поскольку от проказы волосы изменялись в белые и вылезали. До уст он должен быть закрыт – снова опознавательный знак для проходящих мимо. И кроме всего этого, прокаженные были обязаны еще и кричать: «Нечист! Нечист!» Их выгоняли из города или села, и они жили хуже, чем скоты, – отверженные, презираемые, забытые. «Нечист он, – говорит закон, – он должен жить отдельно, вне стана жилище его» (Лев.13:46). Их считали мертвыми, хотя их удел был страшнее смерти.

И отсюда всякий может познать, что никому ни что не препятствует богоугождать Богу, хотя бы он был из проклятого рода, но лишь только бы имел доброе произволение. Вот десять человек прокаженных встретили Иисуса, когда Он имел войти в один город. Встретили они Его вне города, ибо им, так как они считались нечистыми, не позволялось жить внутри города (Лев. 13:46). Они остановились “вдали”, как бы стыдясь мнимой своей нечистоты и не смея приблизиться в той мысли, что и Иисус возгнушается ими, как прочие то делали, возвышают голос и просят милости.

Чудо сие намекает и на общее спасение, бывшее для всего рода человеческого. Десять прокаженных обозначают всю природу человеческую, прокаженную злобой, носящую на себе безобразие греха, живущую за нечистоту свою вне города небесного и отстоящую далеко от Бога.