Покровский вестник, № 7-8 (109), июль-август 2019 г.
—- Подвижники Слобожанского края —-
(Песнопения Триоди Постной)
Продолжая знакомить вас, дорогие наши читатели, с выдающимися личностями, ревностными христианами – подвижниками нашего Слобожанского края, в этом номере «Покровского вестника» мы хотим продолжить рассказ о незаурядной личности архимандрита Тихона Баляева – последнего настоятеля Данилова монастыря в Москве, непостижимым промыслом Божиим оказавшегося сначала в числе братии Глинской пустыни, а затем ставшего харьковским затворником.
В этом номере, дорогие наши читатели, «Покровский вестник» расскажет вам о том, что до сих пор 
еще живет в нашем городе Харькове и скромно несет свой христианский подвиг духовная дочь приснопоминаемого архимандрита Тихона Баляева – монахиня Серафима (в миру Филатова Екатерина Никитична)… Но главное – то, что все эти наши статьи, события, поступки и мысли в нашем журнале, и не только… происходят под исключительным присмотром Озерянской нашей Госпожи! Летний день празднования Ее иконы припадает на 29 июня. И сегодня, 28 июня 2019 года, в 8 часов 40минут я пишу эти строки в предыстории уже готового материала, только что осознав, что они непостижимым промыслом приурочены именно ко ДНЮ ЕЕ ПРАЗДНОВАНИЯ и посвящаются Ей! Счастливые слезы неслышным ручейком стекают по щекам и капают на кла-виши с белыми буквами, оро-шая соленой влагой венки из слов, которые сплетаются фразами, предложениями, абзацами и целыми страницами… Во славу Господа нашего Иисуса Христа и Его Пречистой Матери. Аминь.
Не однажды пытались мы повидаться с матушкой Серафимой (Филатовой)… Еще
в 2015 году, по благословению нашего главного редактора архимандрита Глеба
(Свидло), звонила я ей по телефону, просила позволения навестить ее с тем, чтобы узнать о нем, услышать хоть еще одно словечко из уст человека, который лично, при жизни знал ХАРЬКОВСКОГО ЗАТВОРНИКА! Но, увы…
– Зачем это вам?! Что я расскажу?.. Ну, да. Знала я лично батюшку Тихона. А вам что до того? – слышался на конце телефонного провода слабый, но довольно строгий голос монахини.
– Как же, матушка Серафима! Мы хотим больше о нем узнать и рассказать о нем нашим читателям…
– Да, жил отец Тихон в затворе в нашей хибарке. Перед одним Богом нес свой подвиг христианский. Один раз в день вкушал скромную пищу, неделями не выходил из своей убогой келии. А потом заболел раком горла и отошел ко Господу. Вот.
– Ма-а-а-тушка Серафима! А можно Вас навестить и еще побеседовать!?
– Некогда мне гостей принимать и беседы беседывать! Я Псалтирь сегодня еще не читала. Все. Храни Бог!
Короткие гудки в телефонной трубке оборвали меня на фразе: «Ну пожа-а-а…»
Через какое-то время были еще попытки встретиться с загадочной монахиней, но все
тщетно.
Шло время… Как осенние листья с деревьев, падали листы календаря, безвозвратно
исчезая в бездне вечности. И когда она поглотила их не меньше тысячи, случилось вот что.
В ноябре 2017 года в нашей епархии широко проходили торжества по случаю ПРАЗДНОВАНИЯ ОЗЕРЯНСКОЙ ИКОНЫ БОЖИЕЙ МАТЕРИ и освящения ее тактильной копии. Под конец программы, 13 ноября, провожали мы на железнодорожный вокзал незрячих певцов хора из Луцка. Ехали в желтом автобусе, похожем на киношный. Незрячие хористы принимали участие в празднованиях. Под большим впечатлением возвращались они в родной город. И за полчала до отправления поезда устроили в здании вокзала флешмоб. На прощание исполнили всем полюбившуюся песню «Ой зійшла зоря…», немало удивив и порадовав нас и всех, кто был свидетелем такого нечастого явления. Затем мы помогли хористам сесть в поезд, распрощались и, немного грустные, вернулись в наш желтый автобус. По дороге обратно в Покровский монастырь я, отец Никита Тулуп, моя дочь Катя, незрячие харьковчане Игорь Шрамко и Олег Лепетюк, несколько семинаристов и водитель, уставшие, но счастливые, вспоминали то смешной, то грустный моменты из только что завершившегося торжества, дивились чудесам Божиим, которыми был переполнен каждый день, каждый час программы..
Потом, сама не знаю почему, речь зашла про архимандрита Тихона (Баляева) и про матушку Серафиму. Каково же было мое удивление, когда водитель желтого автобуса говорит:
– Моя жена Наталья ухаживает за ней.
– За кем – за ней!?
– За матушкой Серафимой.
Представляю, какое у меня в этот момент было выражение лица…
– Вы ничего не путаете?
– А что тут путать? Мы живем в одном подъезде сколько лет, а Наталья ходит к ней регулярно проведывать. То батон купит, то творожок, или овощи какие. Она же мяса не ест. Монахиня…
– Дорогой мой человек! Если бы Вы знали, сколько раз я пыталась к ней попасть!
– Теперь-то уж попадете!
В это время мы подъехали к воротам Покровского. Добродушный водитель протянул мне такую же желтую, как и его автобус, визитку и, приветливо улыбаясь, помахал нам рукой, захлопнул дверь и уехал. Наша группа сопровождающих разошлась кто куда… А я стояла, продолжая пребывать в прострации, не веря в реальность короткого события, произошедшего со мной несколько секунд тому назад…. Как и не было ничего! Но в руке я все еще держала желтую визитку, ставшую «золотым ключиком от тайной двери», ведущей по «тропинке к единому на потребу», к следующей страничке
нашего «Вестника» рубрики «ХАРЬКОВСКИЙ ЗАТВОРНИК». Не иначе, как очередной подарок от Озерянской нашей Заступницы! По Ее милости все именно так и случилось.
Интервью с духовной дочерью архимандрита
Тихона (Баляева) монахиней Серафимой (Филатовой)
11 утра, 11 декабря 2017 года. Стоим на площадке четвертого этажа у «заветной двери» с рабой Божьей Еленой Сахненко… Нажали на звонок и замерли от волнения, все еще не веря в то, что разговор с монахиней может произойти. Через какое-то время за дверью послышались звуки открывающегося замка. Дверь отворилась и на пороге мы увидели крошечную бабульку в белой косыночке, одной рукой державшуюся за ходунки…
– Здравствуйте, матушка Серафима! Разрешите нам войти.
– Заходите, раз пришли. Ботинки тут ставьте. И дверь закройте за собой на запор.
Едва дыша от волнения, мы прошли в квартиру, как в мягкую, окутывающую покоем клеть.
Быстро сняли верхнюю одежду, отнесли на кухню нехитрые гостинцы и, не мешкая ни секунды, оказавшись в комнате, присели на стулья. Я быстро включила маленький портативный диктофон и с нетерпением, но очень осторожно обратилась к пожилой монахине:
– Матушка Серафима, расскажите нам, пожалуйста, про архимандрита Тихона (Баляева), Вы знали его при жизни…
– Не знаю, зачем… он не любил всего этого!
– Матушечка, простите, но у нас есть благословение Высокопреосвященнейшего Владыки Онуфрия, митрополита Харьковского и Богодуховского, на сбор информации
про архимандрита Тихона (Баляева) для предстоящей к а н о н и з а ц и и…
Прошу Вас. Давайте попробуем!
Вот скажите, пожалуйста, как батюшка Тихон попал в Украину?
– Как попал?
Был у него брат архитектор, которому присуждена была премия в Киеве за его работу. Брат приехал в Киев, а его ограбили, а потом убили. И батюшка, ото, сорвался с Москвы и поехал, а дорогой у него самого все документы вытащили. Он приехал в Киев. Ну, нашел, где брат. Похоронил его, отпел и все сделал. Но дело в том, шо он без документов! Он не может ни уехать, ничего. Он обратился к митрополиту Киевскому Иоанну. Тогда был он в Киеве еще. Это еще до тех времен же, это после войны. Он обратился, а тот говорит, ну как это, каждый придет и скажет, что он архимандрит, там оттудова или откудова еще… Вот, пошлем запрос в Москву, когда придет ответ на запрос, тогда мы, значит… А
пока поедете в Глинскую пустынь и будете там подвизаться, в монастыре. А там только в 42-м году открылся монастырь, его в 23-м закрыли первый раз, а в 42-м он открылся. И начали собираться монахи из окрестностей и старенькие, которых я тоже знала. Отец Серафим (Амелин) настоятелем стал. Открывал его отец этот… ну, в общем, Никодим был последний настоятель Глинской пустыни старой, и он же его открывал вновь. Но он вскорости заболел, принял схиму и умер, и стал схиархимандрит Серафим (Амелин). Он батюшку Тихона очень полюбил. Но он чувствовал, что тоже слабый, и он хотел, чтобы отец Тихон остался настоятелем. Но батюшка всем этим тяготился! Вот.
А у нас в 44-м году умирает отец Парфений, который окормлял сестричество. С матушкой Феодосией и сестрами они вместе были на Севере и всюду. И приехали в Харьков. Здесь вот был архимандрит Варсонофий с Покровского монастыря, когда-то был там настоятелем. Он купил после, как закрыли Покровский монастырь, на Холодной горе, на Камской, 38, домик. В этом домике как раз отец Варсонофий и умер. А когда он умер… вернее, не умер, его же арестовали и расстреляли, вот. А хозяева, которые ему продавали, снова забрали этот домик. Отец Парфений с монахинями сначала поселилися на этой, на Даниловке, или Свинячий хутор он назывался, и оттуда отец Парфений ходил причащать каждую неделю матушку Ангелину. Она сколько лет была лежачая больная! Старица. И вот она позаботилась, собрала денежку с благодетелей своих и выкупила снова этот домик на Камской, 38, и подарила, значит, отцу Парфению и матушке, и сестры уже были, какие были, и там они, значит, и жили. Матушка Серафима еще там была и матушка Парфения, Нина, и в общем все тут они. Матушка была как за старшую. Отец Парфений в 44-м году умирает, и матушка очень скорбела, что их община осиротела, и долго молилась. Слезно каждый раз после вечернего молитвенного правила. Как она потом говорила… «Я, – говорит, – положу тряпицу, и пока она мокрой не станет, все плакала и просила Господа: “Пошли мне отца духовного!”».
– Матушку звали как?
– Схимонахиня Феодосия. Да. И шо ж вы думаете? Однажды на такой молитве, в видении, предстал вдруг перед нею отец Тихон.
В архимандритском облачении. Но ниче не сказал ей. Она смотрит – батюшка… А после этого поехала она в Глинскую пустынь повидаться со старцами. Зашла в храм. Смотрит, он идет из алтаря. Тот же, шо и ей являлся… Она, значит, к нему. Взяла благословение. Разговорились. Она говорит: «Батюшка, Вы б не хотели переехать в Харьков, поселиться у нас на подворье?» А он говорит: «Я бы с удовольствием, но только на тех условиях, чтобы я жил, как в затворе, чтоб ко мне никто не ходил, никто не беспокоил и отдельно. И когда матушка вернулась в Харьков, специально купили полдомика там у хозяйки. А та была духовная дочь это, Варсонофия, ну к Покровским монахам обращалась.
Мужа похоронила и, значит, иночество приняла как инокиня Геннадия. И вот, у нее купили пол-домика. Батюшка приехал и говорит: «Нет, тут вы, там я, нет. Я так не буду…» А потом хозяйка говорит: «Во дворе вон отдельно хибарка стоит! Маленький флигилечек…» А там больше у нее был флигелечек был, который она сломала. В нем Владыка Павел кода-то у ней жил.
– Владыка Ялтинский?
– Не-е-ет, это еще до ареста, он еще не был владыкой. Вместе с Владыкой Онуфрием были здесь в ссылке. Он у меня есть на фотографии. Я покажу. И вот этот Владыка, его далее арестовали с той хибарки. Дело в том, шо… он шо-то писал… Письма какие, заметки, может… И, ото, вечером как-то постучали к нему чекисты, а он в печку все побросал, чтобы сжечь. Но его все равно арестовали и вскорости расстреляли, как
всех. А они все ж тогда были. Много их, владык, было ссыльных в Харькове. А его арестовали у хозяйки как раз. Кто-то донес в общем, шо там живет он. Хоть он и никуда не ходил. И вот батюшка, когда увидел хибарку эту… Мы ее звали хибаркой. Маленький флигелечек. Там одна комнатка была, печечка стояла в углу, в общем.
Тут кроватка, столик и все. Больше ничего не было. Стул один был. И вот это все, что было. И батюшка тут согласился остаться. И он говорит: «Нужно взять благословение у правящего Архиерея». И они пошли к митрополиту Стефану с матушкой Феодосией.
– Проценко?
– Да… да. И он принял, и он благословился у него на затворничество. Чтобы никого не принимать, никуда не ходить, ни с кем не общаться. Владыка благословил, но говорит, исполните ли Вы? Тяжкий Вы берете крест на себя. Но батюшка, значит, знал, что он это понесет. И это было в 46-м году. А батюшка 10 лет прожил. В 56-м году он умер. И когда батюшка умер, отец Василий же не знал… Да никто не знал. Ну, мы ходили все в
Озерянскую церковь на Холодной Горе, молилися, а про то, что у нас живет в хибарке затворник, мы ж не говорили никому… Так вот, когда архимандрит Тихон умер, матушка Феодосия пошла к о. Василию и говорит: «Вот, умер батюшка у нас, надо батюшку привезти в храм…» А он говорит: «А, вы какого-то сектанта приютили! Не разрешаю в храм!» Ну, что делать? Какой же он сектант!?
Тогда матушка Феодосия решила пойти к митрополиту на прием. И когда к митрополиту
пришли, он матушку даже похвалил: «Честь вам и похвала, что вы 10 лет могли сохранить
в тайне все это!» Ну, и мы ж как мыши молчали все это время, а что мы могли говорить?
И написал митрополит Стефан указ. И отцу Василию деваться было некуда. Отпевали, конечно, в храме батюшку. Привезли, а, помню, отец был еще Стефан, с отцом Василием
служил еще тогда. Он такой был благоро-о-одный. И он говорит: «Та, отец Василий, ну
кто… с кем чего не бывает? Что же Вы так?» Ну, хотел его уговорить не серчать, но нет, не
получилось… Во время отпевания отец Василий храм покадил, а вокруг гробика даже не
покадил. А мне так больно было за это! Я стояла в сторонке и плакала…
Ну, он великий был и молитвенник, и подвижник. И каждую ночь он молился – не просто молился, он с рыданием молился! Он так плакал, что было слышно. Матушка, бывало,
вечером говорит: «Пойдемте послушаем, как батюшка кается! И молится за всех нас!» И мы слышим его рыдание… Ото потому и рак у него приключился горла. Потому что нервы… А нервы – это все! И вот он каждый день с таким рыданием молился. А что он там читал, как он читал, было неведомо. Знаю, что он никогда ни с кем не общался. Он два раза в год ходил туда… Был домик еще на Менделеева. Там хозяйка жила. Там была отдельно комната… и престол он освятил, и там два раза в год он служил Литургию. Но только служил тоже один и сам. Никогда даже ни матушке, ни этой хозяйке – никому не разрешал зайти. Так ото такой от был батюшка. Только сам.
– То получается, где иногда он Литургии служил, там была домовая церковь…?
– Он не «иногда», а всего только два раза в год! А «иногда» он не ходил. Два раза в год он
только ходил служить. Сопровождали его дорогой матушки. Матушка Магдалина, вот, ну при мне, я помню, на Пасху он туда уходил – уже я была, потому што перед Пасхой он сказал: «Пусть придет». И он меня исповедовал. Я по-была у него, и вот такое как бы утешение последнее мне было. А после Пасхи в скорости он и заболел…
Стал у него такой голос, как басом. И он даже говорит: «Неужели мне на старости лет
будет голос такой, как у папы?» А папа был протодьяконом в Ульяновском соборе. Там служил. Георгий тоже, отец его… вот, так шо… а оно оказалось, шо не голос, а болезнь. Профессор Руссо тут на Свердлова был. Тут к нему возили мы его и показывали, и советовали, но… тут уже помощи… а тогда вообще не было никаких лекарств. Он все терпел, все боли, безо всяких лекарств…
– Обезболивающих не было?
– Не было! А какие обезболивающие? Да и врачей никого потом не звали. Приходил отец
Андрей с собора. Схиигумен. Отой, шо на колясочке ездил, знаете? Вы, наверно, и не знаете!
– Я слышала только…
– Ну вот, он… Батюшка приходил и исповедовал его и причащал перед смертью несколько
раз. И он был сам, так долго после его смерти переживал. На него это так отразилось… Видно, скорбно очень… Было очень скорбно отцу Андрею. А после он жил в соборе наверху, а потом его вниз поселили, а там не было ни отопления, ни света даже, ни обогревателя нельзя было включить, ничего же не было! И он в холодной келии. У него от этого ножка простыла и начала болеть, болеть, и совсем уже рана большая была. И он пришел к нам. Восемь лет последних прожил у нас отец Андрей в хибарке.
– Вот как?! Хибарка просто легендарная!
– Да! Так… Но теперь уже нет ни хибарки, ни домика, ничего нету. Все поснесли! Кому квартиры дали, кому шо… Но я вот тут у митрополита Леонтия. Это ж его квартира, митрополита, это ж не моя квартира! Митрополита Леонтия!
– Правда!?
– Правда. А шо ж, я брехать буду? Я говорю без обмана, как бы что я говорила… что я знала… Что мне? Я пришла, вы ж видите, вот фотография, в 17 лет к нему. Я закончила школу, поступила в институт, а потом поехала в Глинскую пустынь, а отец Андроник сказал: «Вот, до матушки паняй! Институт бросай. Это тебе не подходит. А я ж поступила в авиационный… Я математику любила, чертежи… Башковитая была. Это все у меня получалось. И шо ж вы думаете? Батюшка ото – «Нет»! Нет, и меня устроили… Из института правда не хотели никак отпускать. А Валентин Дмитриевич мне помог ото, Царствие Небесное ему… Английский преподавал он в университете… А ректор решил не отдавать мне документы. И говорит: «Как, ты с таким трудом поступила, приехала откудова!?» А я потом говорю: «Да у меня родители, отец инвалид первой группы, он слепой с войны вернулся!» Правда, был у меня папа инвалид 1-й группы…
– Матушка Серафима, а в каком городе Вы родились?
– Мы в Курской области жили, в селе. Да, нужно было – 20 километров до школы шагала.
Десятый кончала в Курске, а до семи классов у нас была. Родители подумали-подумали, в районе ли оставлять, или… А там брат уже работал. И меня отправили. Там я закончила школу и приехала. Сначала поступила в институт. Я же не думала, что я буду у матушек! Когда меня отец Андроник благословил, я поехала за вещами к родителям. А они: «Мы ж хотели, чтоб ты доучилась, человеком была. А ты куда идешь? Как ты будешь? У тебя в голове еще ничего нет…» Короче говоря… Ну шо, была совсем еще дите. А батюшка благословил, отец Андроник. Я так сразу и согласилась.
– Матушка, а в Глинской Вы долго пребывали?
– Ну, мы пребывали дня по три там. Приезжали. Исповедаешься, причастишься… Когда и
больше. На послушание какое, если батюшка брал. Отец Серафим там был, Романцов. Он был духовником пустыни. Отец Андроник Лукаш, он был духовником братии. Но нас всегда исповедовал. Меня он вообще любил. Меня он постриг в иночество…
Сижу я, уже от отца Андроника приехала в Харьков… И говорю матушке Феодосии: «Должен скоро батюшка приехать, постригать меня будет… А я хочу поисповедоваться у отца Андроника. Я поеду и буду у него исповедоваться». А матушка говорит: «Хочешь, езжай до отца Андроника». А матушка ж не знала, как оно все обернется.
Приезжаю я снова в Глинскую, подхожу к келии отца Андроника… Молитву прочитала, открываю дверь, захожу, а он говорит: «Так. Ты приехала». Я говорю: «Батюшка, я приехала, чтоб поисповедоваться. Тож приедет там батюшка постригать, ну… Ихний же там…» Сказала, кто. А он говорит: «Да, а у тебя апостольник есть?» Говорю: «Батюшка, есть». – «От мою рясу одевай!» Апостольник, камилавку одел.
Говорит: «Становись!» – «Батюшка, я ж исповедоваться приехала!» – «Становись!»
Но я, правда, всю дорогу, когда шла к нему, читала молитвы, вспоминала. Думаю, шо ж,
мне батюшке и то и то надо сказать. Ну, тогда детские, чистые мысли были. Уже потом стали мы и вредные, и зловредные, и завистливые, и всякие. Вот. А батюшка и вместо исповеди меня сразу постриг! Я приезжаю в апостольнике, батюшкина ряса была со мною. Он мне говорит: «Бери с собою». Он сам небольшого роста, отец Андроник, ну и я ж небольшая. Хотя я тогда немного выше была. Меня ноги скрутили, и спина.
Шо я совсем согнулась… И шо ж вы думаете?
– Матушечка, так, значит, Вас отец Андроник (Лукаш) постриг в монашество, и Вы
вернулись в сестричество?
– Да, а куда ж я? Это ж мужской монастырь…
Так. Мы часто ездили туда. Покупали воск, возили. У них электричества не было. Свечками светили и паникадило, и в алтарь… И братии на клирос читать… сами свечки делали. Но воск мы сначала покупали там на базаре, а потом я покупаю, а мужчина говорит: «Вам воск нужен?»
– «Да…» Он говорит: «Я сам из Полтавы, у меня своя пасека. Сколько вам надо заказывайте, я буду перерабатывать и привозить вам. Дайте
адрес». Я дала адрес, и он привозил прямо домой. А уже из дома мы возили в монастырь. Вот так вот.
– Матушка, а вот смотрите, все равно, хоть батюшка Тихон и был в затворе, но кушать же ему носили?
– В четыре часа дня он кушал. Раньше четырех часов он не кушал. А в четыре часа матушка Магдалина носила, вот. Кроме нее никто не носил. А она… молитву прочитает, он заберет, потом посудку выставит в коридорчик. И печку топили…
Уголь били ему для печки. А тогда ж уголь был хороший, крупный. Антрацит. И били небольшими кусочками. Ото дадут мне задание, я и сижу, бью этот уголь. Батюшка ото растопит, понасыпает, пошарудит и снова насыпает… Почти неделями печка не тухла. Во как было. Ото так.
– А батюшка Тихон к вам выходил? Вы же как-то общались?
– Нет! Он, считай, не выходил, он выходил ото когда я пришла, он выходил раз в неделю, читал наставления. Я тогда молодая еще была… Да я щас покажу вам фотографию! Думаете, шо я всегда такая старая? Это вам хух-ры-мухры была? Када-то и я была… Вот, нате. Вот я к ним такая пришла. Ну тогда, со школы…
Как все, так и я была такая. А вот это вот последний умер, при нем я была. Он умер уже в
58-м году… А вот это отец Никодим, а вот это корпус в Глинской… Но Владыка Антоний его
снес. Мастера были и там все, как можно сказать вам, нарушили. И фундамент не укрепили, а щас стенки рушатся… Обещал Владыка приехать… Не знаю, приедет, не приедет? У него забот там своих… Но он приезжал. Иконы дорогие он взял, то я отдала. То я оставила себе после Владыки самые такие, простенькие, а все отдала туда, в монастырь. Владыка Леонтий там начинал в Глинской пустыни…
– Так он тоже выходец оттуда?!
– Оттуда…
– Владыка Леонтий пришел на кафедру после Владыки Стефана?
– Нет! После Стефана (Проценко) здесь был… Э… много тут было. И Нестор тут был,
и Алипий был… немножко. Там они понемножку сменялись. Я ж уже тут в епархии нашей бухгалтером работала и знала. И Леонид тут долго был Владыкой. Вот. Он был. А после Феодосия, как раз в 67-м году, Владыку Леонтия назначили. Я как раз была в Глинской пустыни. А ко мне подходит батюшка, который знал, из академических, и говорит: «Вы знаете, что вам нового Архиерея в Харьков назначили?» – «Нет, а откуда ж я знаю… Я ж тут у вас молюся…» А он говорит: «У вас теперь будет Владыка Лео-о-онтий!
Знаете, он очень строгий». А я говорю, ну и хорошо! Я ж его тетю хорошо знала. В Глинский монастырь она привела его мальчиком десяти лет. Когда родители погибли. Мать же, мать его убили и две сестры убили. Там все село истребили из четырехсот человек. Завели за лес и всех расстреляли и гранатами забросали… немцы, немцы! Вот. Владыка там позже, последние годы и построил храм. И местные же собирали средства. Но и он очень помогал и все книжки привез для службы. Туда привозил ото им позвонит или напишет. А мне скажет: «Не бойся, приедут мужчины забирать книги, – отдавай».
– Откуда Он сам, митрополит Леонтий?
– Слобода. Село называется Слобода.
– Под Харьковом?
– Под каким Харьковом?! Сумская область.
Недалеко от Глинской пустыни. Там километров 12. Там недалеко Глухов. А как же Владыка остался живой? Тетя его монахиня, схимонахиня Михаила. Она шла до отца Серафима, духовного отца, в Глухов. И он за нее уцепился, говорит: «Тетя, я с тобой хочу!» Она говорит: «Ну, пойдем». И они ушли. А пришли, село все горит, хаты все горят, людей нету. Коровы, как Владыка сказал, мычат по полям… В общем… Ничего! И куда прятаться? В стогу спрятались, переночевали. На утро тетя его взяла и говорит: «Пойдем со мной в монастырь». И еще двоюродная сестра его, но она в Золотоноше…
Есть, или уже умерла… Мартирия потом стала монахиня. И это вот потому он живой и остался. А двоюродную сестру, мать… Когда напали немцы и стали всех выгонять, ей мать говорит: «Лезай в погреб, прячься за бочками». А бочки тогда большие были, с огурцами, с капустой… Люди ж солили. Ну как, деревенские, на этом
же и жили… «Спрячься за бочками. Бог даст, тебя немцы не найдут…» Так они Антонину и
не нашли. И она, матушка, забрала и его, и ее. И пришла в монастырь. И она жила в монастыре до четырнадцати лет. А потом батюшки сказали: «Пусть она идет в женский монастырь». Потом она жила в Золотоноше. А то она была еще в Полтаве, там есть монастырь Матери Божией. Отправили ее в монастырь тогда…
– Ну Вы же как-то еще общались с отцом Тихоном? Вы говорили, что когда приехали в
это сестричество, то он выходил к вам…
– Ну, он раз в неделю приходил, читал авву Дорофея и Лествиницу… От это я помню. От это вот наставления с той и той книжки. А от себя батюшка никогда ниче не говорил. Поняли? Он был настоящий затворник, ни деланный, как сейчас говорят, так-сяк… Нет, он… Да, он хотел наставить, но читал он авву Дорофея. Помню, еще придут сестры – много ж работы было, и все пожилые были, – сидят после работы, дремают. А матушка Феодосия говорит: «Батюшка, Вы трудитесь, читаете, а они вон все спят!»
А он говорит: «Хоть одна слушает, и то буду читать!» А я, конечно, не… не дремала. Не-е-ет, я каждое словечко ловила. Но для меня это… Я ж молодая еще была, и для меня это все ново, дорого… потому я держалась за это. Ну. Он когда попал уже в Харьков, ему уже
прислали ответ на запрос, что он таки настоящий архимандрит…
Прислали из Москвы уже в Харьков. Да. Митрополит Стефан, видно, посодействовал, вот
и от Патриархии нашли документы и прислали, шо он архимандрит, и шо он настоящий, Ну, он же и в книжке, это не то, шо деланный, я говорю, вот и написано вот, при Владыке Федоре он был. И Патриарх Тихон часто у них в Даниловом монастыре служил, и от там даже они пишут, что очень был скромный, тихий и часто он уходил даже в монастыре: там была, это, как колокольня, там была келья, и он туда закрывался и уходил. У него такое было призвание, видно, с Богом общаться. Да, это не каждому дано. А в современном мире этого не найдешь!
– Даже не понимают сейчас, что это…
– Не-е-е… и не поймут никогда. И тогда говорили ему: «Ненормальный!», вот что.
– Вот смотрите, он когда в Москве был, у него были же чада духовные, все равно он
общался, и узнали же, что он в Харькове?
– Приезжали к нему… Приезжала к нему и Параскева, и великого чина, шо в Московской
академии преподавал.
– Чибисов!?
– Я и у него была… Батюшка Тихон когда-то посылал со свечками Великим постом… Матушка сделала свечек, а я ехала в Троице-Сергиеву Лавру, у меня было поручение завезти ему вот эти свечки. И я зашла… Он жил с родной сестрой, Зинаидой. Так ее звали вот, вдвоем они жили в большом таком доме. Там недалеко от Военной Академии, в центре Москвы. И вот я у него и была вот один раз. Не буду обманывать.
– А Сергей Владимирович Чибисов в Харьков приезжал?
– Приезжал, вот это последний раз я его видела. Он приезжал к нам на похороны батюшки. И его родной брат приезжал. У него родной брат был хирургом в Казани, и сестра. Но сестра Мария умерла, да и брат, наверное, уже умер. Он старший батюшки был Александр, и сестра Мария была. В Казани уже жила. Там
недалеко. Видно, она так и осталась в Ульяновской области, Миликетский район. Она жила до смерти со своей мамочкой, пока ее не похоронила. А на старости лет ее она где-то в приюте, или даниловские посодействовали.. или в доме
престарелых была здесь под Москвой: ее, видно, устроили сюда. Вот это я уже не знаю, кто и что уже. Не могу обманывать и говорить. Вот.
– А когда отошел ко Господу отец архимандрит Тихон… то как, тело долго еще пребывало? Как хоронили, Вы помните это?
(Продолжение следует…)
С монахиней Серафимой (Филатовой)
беседовала Алла Станкевич