Евангелие от Луки, 14:16-24 (зачало 76): притча о званных на вечерю
Стих 14:16
О́нъ же речé емý: человѣ́къ нѣ́кiй сотвори́ вéчерю вéлiю, и звá мнóги:
Он же сказал ему: один человек сделал большой ужин и звал многих,
Христос отвечает на это восклицание притчею о званных на вечерю, в которой показывает, что никто из выдающихся членов теократического иудейского общества, которые считали себя вполне полноправными на участие в Царстве Мессии – здесь ближе всего разумеются фарисеи – не будет принят в это Царство по своей собственной вине. Притча эта – та же, которая приведена у ев. Матфея в гл. (Мф. 22:1-14). Различия между ними неважные. Там выводится царь, устроивший брачный пир для сына своего, а здесь – просто человек, который сделал большой ужин и звал многих, т. е., конечно, прежде всего, верных Закону Моисееву израильтян, какими, конечно, являлись фарисеи и законники.
Человеком называет Иисус Христос Бога, ради беспредельного Его человеколюбия к человеческому роду;
вечерию же — вочеловечение Его.
Ибо как вечеря предлагается не утром, но вечером, при конце дня: так и Сын Божий воплотился не в начале сотворения мира, но егда прииде кончина лета.
«Егда прииде кончина лета, посла Бог Сына Своего рождаемаго от Жены, бываема под законом» (Гал. 4:4)
Велиею же вечерию, поколику «исповедуемо велия есть благочестия тайна», и высокая и неудобопостигаемая Ангельскими и человеческими умы:
велия, поколику Бог приял зрак раба, быв человеком;
велия, поколику превознес и посадил человеческое естество «одесную престола величествия на небесех» (Евр. 8:1)
Еще же вечерию назвал Иисус вочеловечение Свое ради таинственной вечери, в которой приобщаемся Телу и пием Кровь Его. Есть же и сия великая вечеря: ибо чрез приобщение сей соединяясь с воплощенным Словом, спрославляемся с Ним и бываем по благодати богами. Таковый убо смысл притчи сей: когда всеблагий и человеколюбивейший Бог и Отец благоволил воплотиться единородному Сыну Своему, звал тогда многих, да веруют сему великому таинству. Почему же сказал: многих, а не всех?
«Бог хощет всем спастися, и в разум истины приити» (1 Тим. 2:4);
без веры же во Христа никто не спасется: почему убо не сказал, звал всех, но — многих?
Поколику притча имеет двоякое знаменование — изображения и изображаемого, или письмени и духа: убо сия притча заключает многие слова, служащие только для связи писания и изображения, а не для познания изображаемого и духа. Сказал убо «многих» для связи письменной с смыслом притчи. Ибо если бы сказал: звал всех, никакого бы вероятия достойным не было его слово. Ибо кто когда, изготовив вечерю, созывает всех людей, да обедуют с ним? «Многих» убо сказал в литеральном смысле, в духовном же смысле чрез сие все разумеются. Сказав же о сем: «зва», объясняет то, чрез кого он звал, говоря:
Возлюбленнейшая братия, между наслаждениями плоти и души различие состоит в том, что телесные наслаждения возбуждают к себе сильное пожелание, когда их нет, а когда их вкусят, тотчас по удовлетворении делаются отвратительными для вкусившего. Напротив же, духовные наслаждения бывают отвратительны, когда их не имеют, а когда имеются, тогда бывают желательны; и тем более возбуждают жажду в наслаждающемся ими, чем более наслаждают жаждущего. В тех лакомится аппетит, а не нравится опыт, в этих аппетит мал, но опыт весьма лаком. В тех аппетит рождает насыщение, а насыщение – отвращение; а в этих аппетит рождает насыщение, а насыщение – аппетит. Ибо духовные наслаждения умножают в душе желание, когда удовлетворяют ей, потому что чем более чувствуется их вкус, тем более познается то, что жадно должно быть любимо. А потому не вкушенные они не могут быть любимы, потому что вкус неизвестен. Ибо кто может любить то, чего не знает? Поэтому-то Псалмопевец увещевает нас, говоря: “вкусите и видите, яко благ Господь” (Пс. 33:9).
Ясно он как бы так говорит: “Вы не знаете благости Его, потому что не вкушаете ее. Но приложите пищу жизни ко вкусу сердца, чтобы могли вы полюбить сладость ее, попробовав”. Эти наслаждения потерял человек тогда, когда согрешил в раю (Быт. 3:6); он вышел вне, когда заключил уста от пищи Вечной Сладости. Поэтому и мы, рожденные в несчастье этого странствования, пришли сюда уже с отвращением к ним, и не знаем, чего мы желать должны, и болезнь нашего отвращения тем более увеличивается, чем более душа удаляется от вкушения оной сладости; и тем более не желает уже внутренних наслаждений, чем долее отвыкала от вкушения их. Итак, мы худеем от своего отвращения и утомляемся от продолжительной болезни неядения. А поскольку мы не хотим вкусить готовой сладости внутри нас, то любим, несчастные, во вне свой голод. Но Верховная Любовь и оставляющих ее нас не оставляет.
Ибо Он напоминает нам об оных, презираемых нами, наслаждениях и предлагает их нам; обещанием потрясает закоснелость и побуждает нас бросить свое отвращение. Ибо говорит: “человек некий сотвори вечерю велию и зва многих”. Кто этот человек, если не Тот, о Ком через Пророка говорится: “и человек есть; и кто познает его” (Иер. 17:9)? Он сотворил вечерю велию, потому что приготовил нам довольство внутреннего наслаждения. Он звал многих, а приходят немногие, потому что самые даже те, которые по вере преданы Ему, часто противоречат Вечной Его Вечери худой жизнью.
Он слагает притчу, показывающую, что ни один из тех, которые будут непослушны Ему, не вкусит Царствия Божия. И человеком Он именует Бога Отца, как человеколюбивого, а большим ужином – несказанное наслаждение Царствия Божия. Теперь Он его назвал безразлично ужином, ведь в пятьдесят пятой главе Евангелия от Матфея (Мф. 22:4) Он наименовал его обедом. Звал же Он многих, то есть, двенадцать колен Израиля. Ибо они были призваны прежде язычников, как избранный народ Божий.
Творец и Отец всех Бог сделал большой ужин, то есть, евангельское домостроительство, чтобы все собрались на него. А называет Он его ужином, а не обедом, потому что происходит это в последние времена и как бы на закате века. Итак, Он приготовил отпущение грехов, причастие Святого Духа, славу усыновления, Царствие Небесное и пророчества Евангелий.