Как же хочется на природу… Да так чтоб с толком, а не праздно. Выкраиваем день: далеко ехать не можем, на кого же оставить редакционное хозяйство? И принтер нужно бумагой кормить, и почту электронную доить, и сеять на страницы будущего номера «Покровского вестника» буковки щедро, чтоб ко времени поспел – красивый и на радость.
Может, посетим ***? Там икона была обретена чудотворная… И батюшка местный что интересное расскажет…. Решено. Ну, с Богом!
Прибыли. Осматриваемся. Маленькая, никому кроме батюшки, не нужная церковь. На месте старого, в хрущевские времена разрушенного храма (его остатки по частям местные жители растащили по своим дворам, дабы благоустраивать хозяйства) – котлован, засыпанный мусором. На месте старинного кладбища – пруд. Вода черная, зловонная, бестолковая, мертвая. Сколько людей утонуло в той водице, на костях предков настоянной! Впрочем, люди гибнут до сих пор. Только не телом, а душой.
Идем в гости к местному батюшке. Входим. Матушка строга, неприветлива. От ее тяжелого взгляда младшие участники поездки, а они далеко не младенцы, чуть ли не прячутся за наши юбки. И вдруг – как солнце заглянуло в сени. Вбежала, нет, впорхнула девочка: глаза светятся, на лице – улыбка. И сразу становится понятно: нет, не может плохая да злая мать иметь такое дитя, значит, усталость это, защитная реакция.
Матушка накрывает на стол. Сносит все, что есть в доме…
Батюшка рад гостям. Хоть и по двору – босиком, сандалии – «на выход». Хоть и крыша течет, зимой + 9С в доме, и счета за газ приходят полноценные – улыбается: «Прав на дом никаких нет. А счета все мои. Золотые мои…»
Вы когда-нибудь видели, чтоб священник сбивался, служа молебен? Причем не от нерадивости или неумения, а от волнения и радости, что есть прихожане? Нет зрелища печальнее…Не ходят тут люди в храм. Не-хо-дят! К экстрасенсу ходят. Он у них и царь, и бог.
Бабушки-старушки, «пограничный десант», агенты «службы безопасности любого храма», охранницы-привратницы, пусть зачастую и с «тараканами» в голове, от которых иногда у батюшек нервный тик начинается, где же вы? Почему не сидите, насупившись на короткие юбки прихожанок? Почему не качаете осудительно головами, завидев на пороге храма голые плечи молодухи? Нет их тут. Да и молодухи не в храм ходят, а к экстрасенсу. Мужиков привораживать да от сглаза спасаться. А «попу этому» вслед плюют!
«Целитель» местный, из автомобиля новенького высунувшись, шипит: «Все равно я тебя отсюда уберу. Не будет тебя тут!».
«Батюшка, милый, но это же не выносимо! Да как же Вы здесь? У Вас дочь растет… О ней подумайте! Давайте телевизионный сюжет сделаем о том, что у вас тут творится, батюшек пригласим, попросим молебен отслужить… На «чудо-целителя» управу найдем?»
В ответ – горькая улыбка и молчание.
«А если уехать, попросить, чтоб перевели? Объяснить ситуацию?» – «Так Господь управил…»
Да… С креста не сходят, с креста снимают.
В ответ на вопрос «Чем же помочь Вам?», слышим: «Вы, пожалуйста, не пишите ничего о том, что увидели. Нам и так трудно, а там и подавно…». И вдруг, вскинув глаза: «Я скоро мед качать буду… Вам не нужно? Мед хороший-то какой у меня…»
Жизнь – полотно белоснежное, дано всякому подарком. Каждый день по нему мы вышиваем. Кто – цветной гладью простые узоры (глядь – а в конце работы такой рушник красивый получился, что и показать не стыдно). А кто – превращает подарок грязными руками-мыслями-делами в тряпье непотребное, редкими извинениями-осознаниями штопаное. И когда придет время показывать работу, что ответим Дарившему?
Мы намеренно не иллюстрируем эту статью фотографиями, хотя у нас их достаточно. Мы не указываем имен и название местности – выполняем обещание, данное батюшке. Батюшке … из села «Гадаринского».
А на прощанье – вам и нам – песня Владимира Высоцкого, разбитная да удалая. Споем? Можно хором…
Что за дом притих, погружен во мрак,
На семи лихих продувных ветрах,
Всеми окнами обратясь в овраг,
А воротами – на проезжий тракт?
Ох, устал я, устал, а лошадок распряг.
Эй, живой кто-нибудь, выходи, помоги!
Никого. Только тень промелькнула в сенях,
Да стервятник спустился и сузил круги…
…В дом заходишь как все равно в кабак,
А народишко – каждый третий – враг.
Своротят скулу, гость непрошеный!
Образа в углу перекошены.
«Кто ответит мне, что за дом такой,
Почему во тьме, как барак чумной?
Свет лампад погас, воздух вылился…
Али жить у вас разучилися?
Двери настежь у вас, а душа взаперти.
Кто хозяином здесь? Напоил бы вином».
А в ответ мне: «Видать, был ты долго в пути –
И людей позабыл, мы давно так живем!
Траву кушаем, век – на щавеле,
Скисли душами, опрыщавели,
Да еще вином много тешились,-
Разоряли дом, дрались, вешались».
«Я коней заморил,- от волков ускакал.
Укажите мне край, где светло от лампад.
Укажите мне место, какое искал,-
Где поют, а не стонут, где пол не покат».
«О таких домах не слыхали мы,
Долго жить впотьмах привыкали мы.
Испокону мы – в зле да шепоте,
Под иконами в черной копоти…»
Ирина Тумко