Великий Павел, являя божественность и общеполезность веры и возвещая ее дела и награды и плоды и значение, начинает от тех веков, которых нет ничего древнее:
“верою”, говоря, “познаем, что веки – устроены словом Божиим, так что из невидимаго произошло видимое” (Евр. 11:3);
заканчивает же будущим всемирным воскресением и имеющим открыться тогда совершенством Святых, которого нет ничего совершеннее; приводя же среди удивительных вещей, совершенных верою и говоря о тех людях, которые собою засвидетельствовали ее, он поминает также и то, что “жены получили умерших своих воскресшими” (Евр. 11:35). Этими женщинами были –
Сарептянка (3 Цар. 17 гл.)
и
Сонамитянка (4 Цар. 4);
из которых первая приняла своего умершего сына живым из рук Пророка Илии;
а Сонамитянка – своего сына из рук Елиссея;
каждая же из них делами явили свою великую веру.
Так, вот, Сарептянка с верою ожидала обетованного Пророком умножения съестных припасов, и прежде чем накормить свое дитя, напитала Пророка из пригоршни муки и немного елея, единственное что она имела съесть и после этого умереть вместе с сыном. Но и когда ее отрок, уже после пришествия Ильи, разболелся и умер, – потому что говорится: “болезнь его была так сильна, что не осталось в нем дыхания”, – она не изгнала Пророка, не порицала, не отошла от богопочитания, которому она научилась от него, но саму себя обвиняла и считала, что ее грехи явились причиной беды: в самом горе называя Илию “Человеком Божиим”, больше саму себя виня и говоря не столь скептически, сколько убедительно:
“Что мне и тебе, Человек Божий? Ты пришел ко мне напомнить грехи мои и умертвить сына моего”. Ты – свет, по сопричастности к Свету, – говорит она, – как служитель Солнца Правды, и, придя, ты вывел на свет мои скрытые грехи, и эти мои грехи убили моего сына.
– Заметьте, какая вера у этой чужеземной женщины; заметьте, какое смирение! Посему и заслуженно она сначала прияла от Бога то, чтобы стать избранной, и удостоилась стать примером призвания язычников и (их) веры, а затем и сына своего прияла живым.
Сонамитянка же показала свою веру и на основании того, что она сказала мужу своему относительно Елиссея, и на основании того, что она приготовила для приема Пророка, и на основании того любомудрия, которое она проявила, когда умер ее сын. Потому что стойко скрывая горе, она прибежала к Пророку, и влекла его в свой дом, говоря ему:
“Жив Господь, и жива душа твоя, аще оставлю тебе”.
И за свою веру она приняла из рук Пророка сына своего воскресшим; так что не меньшим поразительным чудом, совершенным сими Пророками, была и вера тех матерей, приявших воскресшими своих сыновей; как и Павел явил, говоря:
“Верою прияша жены от воскресения мертвых своих”.
Но хотя в данном случае Пророки имели как бы сотрудниками своими веру и богоугодность тех матерей, однако Илия не довольствовался этим, но со стенанием возопил к Богу:
“Увы мне Господа, свидетелю вдовы, у неяже аз ныне пребываю, Ты озлобил еси еже уморити сына ея”
, и призвал Господа и сказал:
“Господи Боже мой, да возвратится убо душа отрочища сего в онь: и бысть тако”.
Елиссей же не только простерся над ребенком и ходил по горнице взад и вперед до седми раз, но и, как написано, “помолился ко Господу”, и таким образом оживил сына Сонамитянки. Господь же наш Иисус Христос, – согласно читаемым сегодня Евангельским словам, – сжалился над вдовой, умершего сына которой выносили, и без малейшей задержки и ничего не предпринимая, ни помолившись, но одним повелением дав плачущей матери живым из мертвых ее единственного сына, тем единственный показал, что Он – Господин жизни и смерти.
Ибо “бысть”, говорит Евангелист, “посем, идяше Иисус во град, нарицаемый Наин”. Не будучи призываем, но по Своей воле идет Господь для совершения сего великого чуда воскрешения, чтобы показать, что Он не только обладает животворительной мощью, но – и добротой и милосердием. Сарептянка как бы насмехается над Илией, побуждая его оживить ее ребенка; Сонамитянка узнав заранее, что Елиссей не предъуведал о несчастии, затем принуждает его придти, говоря: “Жив Господь, и жива душа твоя, аще оставлю тебе”. Господь же Сам и предъузнает и никем не будучи позван, идет в город, откуда выносили умершего отрока.
“Пошел”, говорится, “после сего”.
И это всемудро указывает Евангелист. Потому что воскрешение вдовичьего сына обозначает обновление нашего ума. Потому что вдовой была и наша душа, которая, по причине греха, лишилась Небесного Жениха, имея у себя, как бы единственного сына, свой ум, который, будучи уязвлен жалом греха, умер, утеряв истинную жизнь. Выносится же и он вон, став совсем далеким от Бога, гонящими его страстями несомый в ад и бездну гибели; но Господь, пришел к нам и представ уже в Своем пришествии во плоти, его и обновил и воскресил; это же Его пришествие к нам во плоти не было изначала, но позднее, в конечные времена.
Посему-то ни это не пропустил сказать Евангелист, говоря, что “пошел после сего” Иисус, чтобы воскресить умершего сына вдовы и ее плач обратить в веселие.
Прошу вас, братие, внимайте моим словам:
потому что и каждый из вас, если ощутит, что несет в себе мертвеца (т.е. свой умерший ум), и оплачет слезами свои грехи, и в покаянии будет скорбеть, то и к нему придет Утешитель, дарующий жизнь и вечное утешение. Ибо, “Блажени”, говорится, “плачущии, яко тии утешатся”.
Но “идяше”, говорит Евангелист, “Иисус, и с Ним идяху ученицы Его мнози, и народ мног”.
Илия, готовясь воскресить сына Сарептянки, уединяется;
и Елиссей, взойдя в горницу, где лежал мертвец, затворил двери, как говорит история, за обоими: за Сонамитянкой и за своим учеником Гиезией.
Потому что поскольку они имели нужду в напряженной молитве, а люди так устроены, что в одиночестве им легче сосредоточить ум и весь простереть его к Богу, то посему и они удалились (тогда) от близкого им окружения.
Господь же, как воистину имеющий власть над жизнью и смертью и отнюдь не нуждающийся в молитве для того, чтобы оживить отрока, не только имел с Собою Своих Учеников, но и множество народа, как тех, которых Сам Он привел с Собою, так и тех, которых нашел около выносимого мертвеца.