Слово в неделю тридцать первую по Пятидесятнице

 Лк. 18,35-43
Когда же подходил Он к Иерихону, один слепой сидел у дороги, прося милостыни,
и, услышав, что мимо него проходит народ, спросил: что это такое?
Ему сказали, что Иисус Назорей идет.
Тогда он закричал: Иисус, Сын Давидов! помилуй меня.
Шедшие впереди заставляли его молчать; но он еще громче кри­чал: Сын Давидов! помилуй меня.
Иисус, остановившись, велел привести его к Себе: и, когда тот подошел к Нему, спросил его:
чего ты хочешь от Меня? Он сказал: Господи! чтобы мне про­зреть.
Иисус сказал ему: прозри! вера твоя спасла тебя.
И он тотчас прозрел и пошел за Ним, славя Бога; и весь народ, видя это, воздал хвалу Богу.

Валентин Амфитеатров

Евангелие, прочитанное сегодня, сообщило величайшее чудо, со­вершенное Спасителем, Господом нашим Иисусом Христом, во время Его земной жизни.
У большой дороги, ведшей в город Иерихон, сидел нищий. К про­езжавшим и проходившим путникам он обращал свою мольбу о вспо­моществовании, о милостыне. Этот бедный человек тяготился своим положением; он был слеп. Однако ни беспокровная нужда, ни тяжкий недуг не ожесточили в нем сердечной ясности. Он жил сердцем; серд­цем искал Бога, и сердце его вмещало надежду внешнего прозрения. Он ждал исцеления, ждал благодеяния и чуда. Когда наши упования стремятся к ясно сознанной цели, то они бывают постоянны, неотвра­тимы и тверды. Тем и отличается упование от мечтательности, что мечты легки, как ветер, безрассудны и переменчивы, как грезы сонного виде­ния.
Человек, о котором говорит Евангелие, уповал на прозрение, а не мечтал о прозрении. Ему хотелось только видеть Божий свет, иметь гла­за, иметь то, что все имеют. Иметь глаза для него было бы таким счасть­ем, о котором он просил и молился и днем и ночью; о котором он, не стесняясь ни временем, ни местом, взывал к Господу… “Помилуй, пощади меня!” Просьба этого человека многим казалась странной и докучной. Эти люди унимали его, убеждали молчать, внушали и сетовали ему тер­петь и покоряться, перестать молиться о невозможном. Но советы лю­дей поверхностной мысли и плоского сердца стоят недорого. Такими советниками от начала мира был полон свет. Но опыт доказывает всегда, что от них не уменьшалась чаша человеческого несчастия и тяжелых недоумений. Евангельский слепец перестал слушать эти лицемерные, на ходу данные наставления. Его сердце несло к Господу вопль и желание о прозрении, и — мольба донеслась. Молитвенный голос слепца услышал Христос и, не прибегая к советам, сказал ему: ‘Ты хочешь прозреть? Про­зри… Твоя вера спасла тебя” (Лк. 18,42).
1.
Таким образом, исцеление слепого было плодом усиленной молит­вы. Церковь этим примером напоминает всем нам о непременной обя­занности быть постоянными в молитве. Без молитвы нельзя спастись. Без молитвы душа умирает, лишается благодати Св. Духа. Молитвен­ный дух должен витать в нас и над нами во всякое время жизни.
Между тем, часто, в извинение своей холодности к постоянной молитве, мы ссылаемся на разные препятствия, по-видимому от нас не зависящие. Указываем на житейские отношения, на повседневные за­нятия и заботы, и, наконец, на привычные немощи.
Ни одно из этих извинений не может служить для нас оправдани­ем. Кому помешала жизнь молиться? Вопрос, очевидно, не найдет себе ответа. Человеческая жизнь, разумно сознаваемая и разумно соверша­емая, есть сама по себе не что иное, как беспрестанное движение на­шей души к Богу. Все годы, дни и часы наши — это есть стремление вперед, приближение души к месту назначения. Всякое действие наше, всякое желание имеет определенный характер и одно направление — подвинуться дальше в область света, оставить за собой вчерашний день,
найти в наступающем дне то, чего не было раньше, и с зарей будущего утра начинать новые надежды, осуществляя вчерашние, прежние.
Молиться — это и есть жить. Жизнь представляет собою ряд нужд. Чтобы отличить из них действительные, отделить прихоть от потреб­ности, первое средство — прошение к Богу о вразумлении.
Далее, жизнь представляет ряд удовлетворения неотложных нужд. Душа, ищущая довольства, не может не чувствовать, что ее благополучие совершается по воле Того, у Которого всего бесконечно много, от Кото­рого исходит и “ даяние благое и все дары ” (Иак. 1,17).
У разумного человека, таким образом, всякое удовлетворение жизнен­ной нужды сопровождается благодарно-молитвенным возношением к Господу. Оттого в устах честного человека краткие слова: “слава Богу” звучат всегда отголоском признательной, благородной души.
Молитва — это свет нашей жизни и всех ее отношений, обществен­ных, семейных, личных. Без нее холодна и мрачна жизнь. Без нее че­ловек ищет неестественных развлечений, которые, очевидно, наску­чивают и опошливаются. Без молитвы на душе вечная тревога, вечное воспоминание и давление всепоглощающей суеты, страха, опасений, неутомимая жажда сильных, или физически грубых или физически изнеживающих, ощущений. Жизнь без молитвы — это похоронное шествие, озаряемое условными погребальными факелами до погребе­ния в могильную персть. Человек без молитвы — это мертвец среди ясного, теплого дня. Его не согреет ни приветливый луч солнца, не оживит здоровый воздух. Без молитвы человеку не внятна речь любви к небесам, к небесной жизни, любви к ближним и преданности друг другу.
2.
Говорят, окружающие нас мешают нам молиться. На многих дей­ствуют слова и примеры, отвлекающие их от молитвы. Но Евангелие с этой целью и указывает нам слепца, которому люди мешали молить Господа, даже унимали, чтобы он молчал. Но слепец их не послушал; он еще громче стал кричать: “Иисусе, Сыне Давидов, помилуй мя”.
Нечего скрывать, мы живем в такое время, когда насмешка, как ос­трое жало, проникает во все слои общества и письменно и устно. Насмешка не оставила даже задушевной области молящихся. В книгах и в речах злословия так часто приходится замечать легкомысленное со­поставление слов: “богомольство и ханжество”, религиозную сдержан­ность и пустосвятство. Религиозное настроение составляет как бы об­винение в каком-то проступке. Так иногда ленивые дети полагают, что родители злоупотребляют временем, посвящая это время молитве. Женщина, прожившая лучшие годы своей жизни в так называемом об­щественном “свете”, где нежат и тешат только внешние чувства, глу­мится над другой женщиной, смиренно склоняющей свои колени пред святой иконой. Но так было и прежде, так и теперь. Таким тесным пу­тем прошли целые ряды пророков, мучениц, праведных и преподоб­ных. Грубое слово может огорчить богомольца, но не отвратить от молитвы, подобно тому как удар грубой руки человека дерзкого, на­правленный на невинного, может обидеть, но не осквернить. Пусть вспомнят истинные богомольцы слова небесного утешения: “в мире скорбны будете, но дерзайте (т.е. будьте стойки), ибо Я победил мир”. Когда вы будете плакать, мир будет смеяться над вашими слезами. Не­чего и говорить, что насмешка над благочестием души язвит ее, нако­нец, насмешки предусмотрены и определены Спасителем: “Горе смею­щимся ныне”. Они возрыдают. Придет время, когда замолчит едкая, ненавистная насмешка на изумленных, дерзких устах… Не в угрозу на­смешникам благочестия напоминаются эти слова, но в поучение и на­зидание для их осторожности и вразумления.
3.
Говорят и еще… мы молились, но не привыкли молиться. Мы не­мощны, хотим молиться, но в душе является рассеянность. Начнем ду­мать о Боге, кончим же мыслями, недостойными Бога. В этих словах слышится голос уже покаяния и добрых желаний. Такие люди пусть знают, что чем более им враг поставит сетей и опасностей для молит­вы и спасения, тем они должны быть осторожнее, тем они более долж­ны молитвенно звать Господа и просить Его благодатной помощи, что­бы не погрязнуть в суету земных забот. Тем постояннее должны уст­ремлять свой ум и свое сердце к Богу и благоговейно просить, чтобы Он Сам Духом Своим подкреплял нас в немощах наших; чтобы мы про­зрели, чтобы мы узнали различие между искусственным освещением и
истинным светом. Искусственное освещение иллюминует ночную тьму, естественный свет озаряет и проникает все от мозга до костей.
Помолимся же Господу и сердцем и устами, чтобы Он нас озарил светом благодати и дал нам прозреть всю нищету нашей души, всю окаменелость нашего сердца, неспособного к Нему обратить свой жа­лостный вопль о помиловании, — сердца, потерявшего дар восхищаться божественным, духовным, молитвенным. Аминь.

Валентин Амфитеатров