Жил солдат, служил солдат. Отслужил свой срок – отпустили его на родину. Пошел солдат на родину. Идет и думает: «Вот иду на родину, а зачем иду? Ведь у меня там родимых нет – ни батюшки, ни матушки, ни братьев, ни сестер. Все одно – отпустили на родину, на родину и пойду».
Идет путем-дорогою, а навстречу ему нечистый:
– Стой, служивый. Куда идешь?
– На родину.
– Э, что тебе там делать! Ведь у тебя там родимых нету.
– Все одно. Отпустили на родину – на родину и пойду.
– Постой-постой,– сказал нечистый.– Не спеши. Сослужи-ка мне, служивый, службу.
Задумался солдат, оглядел нечистого. Не понравился ему нечистый – рожа сладенькая, а грязная, ушки дрожат.
– Какая,– спрашивает солдат,– служба?
– У меня три сокола живут, в трех разных клетях. Покарауль их, пока я за жалованьем слетаю. Вернусь, щедро тебя награжу.
– Ну что ж,– сказал солдат,– соколов стеречь – служба не хитрая. Согласен.
Вот отвел нечистый солдата в свои палаты, а сам за жалованьем полетел.
Взошел солдат в первую палату и видит – стоит там на полу медная клеть. А в той клети сокол бьется. Крылья у него бурые, грудь красная, а глаза так медью сверкают, аж в кровь отдают.
Яростно глянул на солдата сокол, бросился на решетку.
– Ну-ну,– сказал солдат,– тихо, тихо,– и пошел в другую палату.
А там в серебряной клети сидит белоснежный сокол. Тихо сидит да спокойно. Пригорюнился, видно. Только приоткрыл свои ослепительные сере-
бряные глаза, глянул на солдата и снова их закрыл.
– Ну-ну,– сказал солдат,– отдыхай,– и пошел дальше.
А в третьей палате в золотой клети солнечный сокол сидел. Он и вовсе не поглядел на солдата, оборотился к нему спиной, и как ни старался солдат, а в глаза соколу заглянуть ему не удалось. Совестно отчего-то стало солдату.
– Так ты, это, не сердись,– сказал солдат солнечному соколу.– Служба такая.
Вот солдат вышел в сад, видит – береза. Сел он под березу, стал цигарку крутить. И вдруг слышит:
– Солдатик…
Огляделся – не видно никого, а снова вдруг слышит:
– Солдатик, а солдатик!
– Чего? – говорит солдат, а сам все головой крутит – и не видно никого.
– Солдатик, сослужи мне службу.
– Сослужил бы,– говорит солдат,– да не знаю, кто ты таков. Потому что не вижу.
– Ты меня видишь, только не поймешь. Это я с тобой говорю, береза, под которой ты сидишь.
– А! Ага! Вон чего! Так это ты, что ли, березка, со мною говоришь? Так выходит?
– Ну да, это я, береза, с тобою и говорю.
– Вот ведь как бывает! – сказал солдат.– Ну давай, береза, говори дальше.
– Вот я и говорю,– сказала береза. – Ты как служишь-то? За деньги или по душе?
– Я-то? – сказал солдат.– Я-то, брат береза, за деньги служу.
– Жалко…– вздохнула береза и замолчала.
Солдат посидел, покурил и говорит:
– Ты чего, береза, молчишь-то?
– Да ведь ты за деньги служишь,– сказала береза.– А откуда у дерева деньги? Мне-то бы надо по душе сослужить.
– Неужто у тебя ни копейки нету? –спросил солдат.
– Нету, солдатик.
– Да,– сказал солдат,– обидно. Ну ладно, говори свою службу. Сроду я дереву не служил. Попробую.
– Так ведь ты теперь нечистому служишь. Гляди – деньги потеряешь.
– Ладно. Помалкивай,– сказал солдат,– не твое дело. Говори службу. А то разболталась, деньги мои считает. О какой службе просишь?
– А вот какой. Ты пойди вон в ту деревню, что на горке, и найди там дедушку Николая. А что тебе скажет дедушка – исполни. Понял?
– Ладно,– сказал солдат,– понял, не понял – не твое дело. Некогда мне с вами, с березами, лясы точить. Сиди тут, в земле, и жди, а то болтает с каждым встречным солдатом.
Вот солдат пошел в деревню, что на горке. Вдруг видит – навстречу дедушка.
– Здорово, дед.
– Здравствуй, солдатик.
– Не ты ли Николай?
– Я и есть. А что?
– Да там береза одна растет. Ну? такая, белая. Так вот, велела спросить, чего мне делать?
– А,– сказал дедушка Николай, берез то на земле много, и сосны есть.
А делать тебе, я и не знаю что. А ты делай, что сердце прикажет. Сказал эдак дедушка то и пропал с глаз.
«Вот незадача,– подумал солдат,– что сердце прикажет? А чего оно приказывает? Не пойму. Кажется, попить хочет». Напился солдат из ручья, пошел дальше. А сердце новый приказ командует: перекусить. Достал солдат буханку хлеба с луковицей, исполнил приказ. Так и добрался до палат нечистого.
Вошел в медную палату. И тут же забился в клети кровавый сокол. Бьется, бушует, рвет когтями решетку, с яростью глядит на солдата.
«А ведь жалко красавца,– подумал солдат,– сидит в клети – света белого не видит. Отпущу».
Раскрыл он клеть – и вырвался сокол на волю. Да только первым делом напал на солдата, щеки ему до крови исцарапал – и вылетел в окно. Заплакал солдат, сел на пол. «Вот они,– думает,– приказы сердца. Эх, солдатская доля!»
Поплакал, пошел на улицу, в сад. Глядит – на березе сокол кровавый сидит, яростно сверкает оком, того гляди, кинется на солдата.
– Ну ты, потише,– сказал ему солдат. – У меня ружье картечью заряжено. Вмажу, если надо.
И сел под березу.
– Солдатик, а солдатик,– услышал он голос,– сполнил службу?
– Сполнил, сполнил,– ответил солдат.– И дедку видел, и все исполнял, да только вот лицо мое расцарапали.
– Не беда,– сказала береза.– Я тебе его соком полью.
И вот вдруг видит солдат: береза то зашевелилась, и там, где развилка была, показалась вдруг голова девичья, а вслед за головою – плечи. И вышла вдруг из березы девушка по самую грудь. И закапал с березы сок, и прямо на солдатские раны. И они тут же заживать стали. Во как! – думает солдат.– Ну и ну».
А девушка, которая из березы вышла, глядит на солдата ласково:
– Молодец, солдат.
– Молодец не молодец,– говорит солдат,– не твое дело. А ты давай, вылезай дальше.
– Не могу,– девушка говорит.
– Это почему же ты не можешь?
– Не знаю.
– Эх, бабы! – сказал солдат.– Ладно. Пойду второго сокола выпускать. Совсем, серебряный, сгорюнился. Как бы не помер. Пришел солдат в серебряную палату, раскрыл клеть. А сокол серебряный только глазом на него взглянул, а из клети не летит. Взял тогда солдат его на руки, вынес на волю.
– Давай, давай,– сказал он,– лети. Вот она, воля серебряная.
Хлопнул сокол крылом, взлетел тяжело и сел на березу. А девушка то березовая охнула, да и вышла из березы по пояс.
– Ну, не ожидал,– сказал солдат,– давай дальше-то.
– Не могу,– сказала девушка и улыбнулась.
– Да,– сказал солдат, – придется, видно, третьего сокола отпускать.
Пошел в золотую комнату. А сокол солнечный и не смотрит на него. Раскрыл солдат клетку, схватил сокола за крыло – руку обжег. Схватил за другое – оледенил его сокол. Никак не схватить сокола, никак из клети не вытащить. Бился-бился солдат, обмотал руки тряпками, да и ухватил все-таки сокола, поволок на улицу.
Все лицо солдатское обожгло жаром, да и через тряпки руки ожгло-охолодило. А потом уж, когда на улицу вышли, оглянулся все-таки на солдата сокол, прожег ему глаза золотым взглядом, тут и ослеп солдат. Пал на землю, а сокол из рук его в небо ушел.
Не стал плакать солдат, когда понял, что ослеп. Что толку слепому плакать? Вот лежит солдат на земле и вдруг слышит:
– Солдатик, а солдатик, ты живой?
– Живой вроде, – солдат говорит. – А ты-то как? Вышла из березы?
– Вышла.
– А до конца ли?
– До конца. Это ведь нечистый меня околдовал. А ты теперь меня спас, из дерева на волю вывел. Эти ведь соколы – мои братья родные.
– Ничего себе братцы, – солдат говорит,– медный все лицо мне расцарапал, а солнечный глаза прожег.
– Не беда, – девушка говорит, – серебряный тебя спасет.
И тут слышит солдат шум крыльев и чувствует – на грудь ему села птица. И вдруг что-то капнуло ему на глаза, и он увидел, что на груди его сидит серебряный сокол и плачет и капают его слезы в солдатские глаза. И слезы соколиные проясняют взор. Взлетел сокол – поднялся солдат на ноги.
Глядит – девушка. Березовая. Глаза темные, как те чернины на коре березовой, а кожа-то не белоснежная, как березовая кора, а теплая и розовая, как дерево, что прячется под корою. А уж рубашка – белокорая.
На одном плече ее – медный сокол сидит, на другом – золотой. А серебряного она к сердцу прижимает.
Шагнул было к ней солдат – вдруг небо потемнело, гром ударил вдали. И понял солдат – нечистый летит. Схватил ружье. И видят они – крылья кожаные небо чертят, нечистый летит, жалованье в узелке несет. А за ним туча мчится, хочет нечистого молнией сразить. Увернулся нечистый от молнии и как раз солдату на мушку попал.
Ударил солдат картечью – только перья полетели и жалованье из узелка потряслось. Тут и накрыла их туча, хлынул ливень, да такой, что все зажмурились. А когда открыли глаза – не было нигде нечистого, и туча пропала. И смотрит солдат – стоят рядом с девушкой три паренька, смеются, потому что мокрые все. Один-то – огненно-рыжий, другой-то – русый, солнечный, а третий – весь седой. Молодой такой, а уже седой.
Долго они смеялись, потому что мокрые были да и расколдованные. Посмеялись, взялись за руки и пошли в родную дерев-ню. И солдат, конечно, с ними.
Стали жить хорошо, под одной крышей. Солдат подумал, да и женился на березовой девушке.
– Понравилась она мне,– признавался он братьям.
А с братьями очень подружился солдат. И особенно полюбил он серебряного. Ласковый потому что тот был, сердечный. Бывало, все о чем-то грустил.