Рождественский фонарь

Софья Макарова

 Ну что? Все есть? – спрашивает паренек, выбегая на улицу и останавливаясь перед веселой толпой мальчиков. – Все, как есть все, – отвечает торжественно один из них, – только свечей мало, кабыеще парочку добыть, гак большущую вещь смастерили бы.
– Нате, вот целешеньких две притащил, – перебивает его радостно пришедший, подавая две сальные свечки. – У тятьки выпросил. Уж и ругал-то он меня, за волосы оттаскать обещался, а все ж дал! Да вот еще красной бумаги лист выпросил, как жар горит, ажио больно глазам глядеть.
– Молодец, Филька! – закричали пареньки.
– Куда ж мы? – спрашивает весь сияющий Филька.
– Да к Степке, у него в доме никого, одна бабушка с малыми возится.
– К Степке, так к Степке! – и вся гурьба ребят повалила по направлению к небольшому, старому, низенькому домику.


 – Никак, наши воротились! – говорит худая старушонка, заслышав топотню в сенцах. – Что так-то больно раненько! – и она направляется к двери в ту самую минуту, как толпа пар ней, со Степкой во главе, остановилась в сенцах, не смея войти. – Ну, что ж вы там в горницу нейдете? – говорит ласково старушка. Ребята захихикали и выдвинули вперед Степку, тот шагнул через порог, а за ним и все. Старушка в удивлении попятилась, затем строго крикнула: – Чего набрались, пострелята?
– Бабушка, родненькая, – начал ласковым голосом Степа, – вещь мастерить хотим.
– Так вам и позволю! Всю горницу вверх дном поставите!
– Смирнешенько посидим, – завопили все, – пусти только!
– Хозяев дома нет, а я вас пущу! Как бы не так.
– Бабушка, пусти, – просит плаксивым голосом Степа. – У нас все с собой, только вот вещь мастерить позволь.
– Ну вас! Только, чур, не баловать, а то вот чем угощу, – и она показала им большую кочергу, которой мешала в ярко топившейся печке. Ребята быстро разместились, повытаскивали из-за пазухи – кто лоскут цветной ткани, кто кусок сала или масла, тщательно завернутый в бумагу, кто мучицы на клейстер, кто ленту, кто картинку. Самый опытный из них, Трошка, торжественно выложил тонкие, гибкие прутики молодого ивняка и принялся мастерить вещь и оклеивать лубочными, пропитанными маслом картинками. Работы было немало всем. Говором и хохотом наполнилась вся изба, и как ми грозила кочергой бабушка, а ребята гак и шмыгали к печке – то подварить |клейстер, то просушить готовую часть рождественского фонаря.
«Бабушка, ниточек», – просит один. «Вот кабы воску», – говорит заискивающим голосом другой. «Ишь, игла сломалась, а другой нет», – закидывает третий, поглядывая на бабушку. Та ворчит, но дает все, да еще в печку картошек в золу положила, ребята лукаво земным, часто потом она видела во сне светлую звезду, украшенную пучками разноцветных лент и лоскутков. Вспоминались ей и девичьи субботки.
Уж как весело бывало на этих субботках! Были две молодые вдовы Алтова да Преснина, так уж у них такой пир всегда шел, что весь год помнился. Примостят они, бывало, у печки скамейки, одна повыше другой, наставят разных закусок, девушки разоденутся и сидят на скамейках, словно картины писаные. Для парней скамьи у дверей припасены. И купеческие сыны не брезговали бывать на субботках и разных лакомств и закусок нанесут полные узлы.
А фонарь-то какой девушки мастерили! Хорош тот, что пареньки клеят, но их был еще лучше. Уж как Потап Ильич малевал на том фонаре Иродово мученье в аду да убиение младенцев, гак уж никто лучше его не распишет.
А уж на ясли, волхвов и Страшный Суд – так и купцы заглядывались. Засветят девушки в фонаре десяток свечей и начнут славленьем, апесни поют, да какие песни – одна другой лучше! А прибаутки так и сыпались. Вот и она познакомилась на субботках со своим муженьком. Что ж, хорошо ведь как прожила она со своим Пахомычем, не дал ему только Господь долгого веку. Господня воля! И вдовой живется ей не ахти как худо: невестки ее берегут, почитают, внуки как красные яблоки в саду, молодость как вспомнится, так сердце встрепенется. Пойдут, бывало, девушки с фонарем из дома в дом, и в каждом-то им всего припасено. Натешатся девушки фонарем и ребятишкам отдадут, те на салазки поставят – и марш Христа славить. Иные подростки мастерски про Ирода певали, хоть кого распотешат.
– А что, ребята, – обратилась она к работавшим, – дай я вас старой песне научу.
– Научи, научи, бабушка! – закричали ребятишки.
Старуха одернула кофту и затянула дребезжащим голосом: Шел, перешел месяц по небу, Встретился месяц с ясною зарею.
– Ой, заря, где ты у Бога была? Где ты у Бога была, где теперь станешь?
– Стану я в Ивановом дворе, В Ивановом дворе, в его горенках, А во дому у него да две радости. Первая радость – сына женити, А другая радость – дочку отдати. Будь здоров, Иван Терентьич, С отцом, с матерью, со всем родом, Со Иисусом Христом, святым Рождеством!
– Мы песню эту Трофимычу споем, – решил Трошка. – У него сын жених и дочь подросток. А голосу-то научи!
– Вот погодите, малый встанет, так поучу.
Вскоре и малый поднялся, и песня громко парням пропета. Вот уж и солнышко заходит, того гляди, хозяева приедут – пора по домам. Собирают парни все свое добро, фонарь на палку у печки ставят, бумагой закрывают пусть попросохнет в тепле, а сами бегут веселой гурьбой на улицу. Бабушка принимается мыть и скрести стол, слегка охает и головой покачивает:
– Ишь пострелята, что напачкали!
Вот и святые вечера Рождества Христова настали. Всем отдых, всем свои радости. Ребята как сыр в масле катаются…