Лк. 18,10-14
Два человека вошли в храм помолиться: один фарисей, а другой мытарь.
Фарисей, став, молился сам в себе так: Боже! благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди, грабители, обидчики, прелюбодеи, или как этот мытарь:
пощусь два раза в неделю, даю десятую часть из всего, что приобретаю.
Мытарь же, стоя вдали, не смел даже поднять глаз на но,
ударяя себя в грудь, говорил: Боже! будь милостив ко мне грешнику!
Сказываю вам, что сей пошел оправданным в дом свой более, нежели тот: ибо всякий, возвышающий сам себя, унижен будет, а унижающий себя возвысится.
Валентин Амфитеатров
Глубокое чувство выразили этими словами уста мытаря пред престолом Господним. Св. Церковь в настоящий день представляет его нам в образец, по указанию Самого Спасителя. Молитва этого оправданного грешника немногословна, но действие ее было и есть велико и сильно.
“Боже, милостив буди ко мне”— вот все, что говорил мытарь. Он отошел из храма оправданным более фарисея, говорившего много слов, выставлявшего много хороших дел и привлекательных добродетелей, которые будто бы он совершил.
В чем сила угодной молитвы? Ни более, ни менее, как в смирении и сокрушении сердца. Сердце сокрушенное и дух смиренный, — единственная жертва, какую можем мы в чувствах покаяния принести Сердцеведцу, Судье и Богу.
Смиряясь, мы сознаем себя созданием, существующим по воле Творца; смиряемся, сознавая себя преступными грешниками пред нелицеприятным судией. Итак, смирение христианина составляет понимание им жизни. В лучшем своем обнаружении — оно умиление; оно — ступень нравственного восхождения; оно — выражение восхищения и восторга души и всего нашего существа.
Когда от всего сердца человек произносит на молитве слова: “Боже! Будь милостив ко мне грешному!” — пред ним является величие всемогущества Божия и сознание личного недостоинства. Кто все мы пред Тобой, Господи? Прах и пепел! Но эта горсть земли оживотворена духом жизни, украшена подобием Божественным. Отсюда естественная обязанность человека упрочить вечный союз с Божеством; в Божественном находить свое призвание, свое блаженство. Однако всмотримся в себя: наш ум, подобно бурному ветру, вращается только вокруг земного. С каждым грехом он беднеет. Сердце чувствует мнимую красоту запрещенного плода и делается страдающим, несчастным. Образ жизни нашей — это изо дня в день суета сует земных забот и смущений. Если такая картина, а она — истинное отражение нас, представится сердцу, то как же из глубины души не сказать Господу: “Боже! Милостив буди мне грешному!”.
И это еще не все. Господь, по неизреченной своей любви, не только дозволил нам жить, быть людьми, но еще в детской колыбели омыл, освятил водами крещения, вложил в сердце наше залог обручения, оправдал покаянием, освятил причащением, позволил называться христианами, наследниками вечного Своего Царства. О, как много, неизреченно много Он благодетельствовал нам! Он низвел небо не только на землю, но в самые души наши; сделал тела наши Своим бессмертным храмом. Благодеяниям Божьим нет конца, “ибо во веки веков милость Его!”
Но долго ли мы хранили чистоту и невинность, благодать и святыню? Едва язык наш стал лепетать, как уже своеволие и своенравие произвели на нас свое действие. Едва ум и сердце стали производить свободные движения, как в них начали входить лукавства. Едва силы телесные стали свободно действовать, как они устремились к пороку. Кто сознает в себе отражение этого печального явления, тот не может в сердечном сокрушении не повторить слов святой исповеди: “Господи!
Грехов юности и неведения моего не помяни; все эти беззакония мои Ты назриши, Господи!… Боже! Буди милостив мне грешному!”
Милосердый Господь не взял у нас ни ума, ни свободы. Вся наша душа в нас. Все дары благодати пред нами. Как же мы обращаемся с ними? При свободе много ли собрали сокровищ для будущей жизни, для неба и вечности?
Страсти мятежные, помыслы тяжкие, думы беспечные… Сколько их было, сколько их есть? Совесть и закон Божий пред нами. Оглохли мы для их внушений и убеждений. Их голос мы стараемся прервать, уйти, подобно тому несчастному нечестивцу, который убегает, когда за ним никто не гонится. О, какая тяжкая скорбь бежать от самого себя. В этом состоянии нет более умиротворяющей душу нашу с нашей совестью молитвы: “Боже! Буди милостив мне грешному!”
Братья и сестры! Если бы угодно Правосудному Богу в этот час призвать нас к себе, в вечность, не явились ли бы многие из нас туда не готовыми, порочными, нечестивыми, лжецами?… Очевидно, Господь затворил бы перед ними двери вечного Своего Царства. О, что бы произошло! И возопиют бедные грешники холмам и горам, и пропастям: “Холмы и горы, покройте нас; пропасти, поглотите нас, несчастных, от лица Сидящего на престоле” (Откр. 6,16)…
Но Премилосердый Господь оставляет нас еще в стране земного странствования… Будем же чувствовать Его милость бесконечную, вздохнем из глубины всей нашей души, искренно скажем устами, сердцем и всем нашим существом:
“Боже! Милостив буди мне грешному!” Аминь.
Валентин Амфитеатров